THE VESSELS OF THE “AMPSALAKOS SCHOOL” AND THE PARTHIAN SILVER

Среди серебряных сосудов из кочевнических погребений Нижнего Подонья и Нижнего Поволжья среднесарматского времени выделяется группа сосудов разных форм, которые объединяет техника декора. Изображения выполнены в плоскостной манере, контуры переданы длинными прочерченными линиями. Изображения, а также орнаментальные фризы покрыты позолотой. На рубеже 1980-х — 1990-х годов, когда я готовил публикацию сосудов из Косики, мне было очевидно, что указанная группа сосудов представляет собой уникальное собрание, которое по целому ряду признаков могло быть выполнено в кочевнической среде специально для их знати. По надписи на тазе, в которой упоминался некий Ампсалак, сделавший его, я условно обозначил эту группу сосудов работами «школы Ампсалака», впоследствии внеся определенные коррективы в хронологию указанной мастерской, но не отказавшись от ее выделения. Ни в одной из опубликованных в последние десятилетия работ, в которых сосуды из Косики относят к изделиям парфянских мастерских, нет ни одной параллели с парфянскими серебряными сосудами (!). Либо авторам таковые неизвестны, либо они не считают нужным обосновать свои атрибуции. С другой стороны, стремление отнести указанные сосуды к парфянской продукции вполне вписывается в тенденцию если и не отрицать возможность существования ремесленников-торевтов и их мастерских в кочевых обществах, в том числе и у сарматов, то ставить ее под большое сомнение. Стоящие на таких позициях исследователи демонстрируют незнание широко известных фактов о развитии ремесла, в том числе металлообработки, в кочевых обществах Евразии. Данная работа представляет попытку апдейта, с учетом новых находок, публикаций и атрибуций, появившихся за последние почти тридцать лет после издания статьи 1994 г. Как можно реконструировать появление рассматриваемых сосудов? Рассматривать их все как импортные — оснований нет. Обращает на себя внимание сочетание орнаментальных мотивов, характерных для торевтики селевкидско-парфянского круга. В то же время, такие важные компоненты, как композиция декора, размеры и соотношение отдельных элементов розетт, примитивное исполнение орнаментальных мотивов, в частности на фризе с побегами растительного орнамента или на розеттах, позволяют говорить о том, что мастер(а), исполнивший(ие) эти сосуды (Косика, Вербовский), был(и), безусловно, знаком с произведениями торевтики Ближнего Востока, Передней и Центральной Азии, но не видел их прототипов и не понимал значение и роль элементов и композиции декора, т.е. являлся представителем другой культуры. Однако это не означает автоматически, что рассматриваемые сосуды обязательно вышли из мастерских Парфии. Традиция изготовления кубков с ручками в форме фигурок животных имеет очень широкое распространение. На общем фоне выделяется кувшин из Высочино, в котором и уровень исполнения декора выше, и значительно разнообразнее сам репертуар изображений, многие из которых характерны для торевтики селевкидско-парфянского круга. Тем не менее, и здесь изображения выполнены неаккуратно, линии зачастую дублируются, фигуры выходят за рамки фризов, а из всего богатого технического репертуара торевтов Ближнего и Переднего Востока мастер предпочитал резец. Статика и примитивизм особенно бросаются в глаза в изображениях человеческих фигур в сценах рыбной ловли. Так или иначе, кувшин из Высочино, подвергшийся переделке с дополнением зооморфной ручкой (как и привозной лутерий из Новоалександровки), для номадов Нижнего Подонья был, безусловно, вещью привозной. В то же время, форма этого кувшина, не имеющая прототипов в Передней или Центральной Азии и находящая аналогии в гончарной серолощеной керамике Азиатской Сарматии, скорее говорит о том, что кувшин мог быть выполнен специально для представителя кочевой элиты. В целом кувшин из Высочино можно рассматривать как промежуточное звено между произведениями торевтики, выполненными в мастерских Ближнего Востока или Передней Азии, и группой сосудов из Косики и Вербовского. Данные сосуды, декор которых подражал парфянским или селевкидским прототипам, а техника — технике декора кувшина из Высочино, сразу изготавливались (в тех случаях, когда это было необходимо) с зооморфными ручками. По сравнению с кувшином из Высочино резко изменился и репертуар изображений. Это не «мирные» сцены рыбной ловли, изображения рыб, дельфинов, морских драконов и водоплавающих птиц, а сцены охоты, сражений или терзания животных грифонами, которые очевидно в большей степени соответствовали пожеланиям заказчиков. Отмеченные особенности изображений на сосудах из Косики дают основания как для хронологических заключений, так и предположений о происхождении мастера. Что касается датировки, то весь круг аналогий свидетельствует о том, что отнесение сосудов к I в. до н.э. вполне оправданно. Определенные отличия и в передаче аналогичных изображений и их деталей на сосудах из Косики, Вербовского и коллекции С.И. Григорьянца и уровень мастерства позволяет предполагать работу разных мастеров. На общем фоне бросается в глаза определенная небрежность в передаче деталей на кубке из Вербовского. Это дает возможность предполагать не только изготовление рассматриваемых сосудов разными мастерами, но и в разное время в рамках середины I в. до н.э. — первой половины I в. н.э. Эта реконструкция, основанная только на анализе форм сосудов, сюжетов, декоративных мотивов, форм и техники исполнения декоративных элементов без учета исторических реконструкций, тем не менее, прекрасно согласуется с той реконструкцией, которая мною была выполнена изначально и, безусловно, под влиянием прочтения и трактовки надписи на тазе из Косики.